Розовый фламинго (тристих)

Раскинул день отбеленные руки,
младенца Солнце взяв из колыбели,
и птицы, раздувая горны звуков,
на наковальни опустили трели;
и март, прощупав вербную дорогу,
проталины на землю как веснушки
отправил на разведку утром с богом,
по облакам перин пройдясь хлопушкой.

А сопки напрягли как стеклодувы
овалами горбов тугие щеки,
и ели -- аксакалы-тугодумы --
в уме уже подсчитывают сроки:
когда Байкал вздохнет под саркофагом,
измеривая трещинами лоно,
и, жалуясь сезонно на подагру,
Саяны призовут к себе Ясона…

* * *

Ночью было за тридцать…
Вы в курсе, как это бывает:
параллельной весной
заправляет другой календарь,
а в оконный пейзаж
старый тополь опять барабанит:
как занудливый повар
зовет лесорубов на варь.

Не робей, воробей:
это рано весна встрепенулась,
это раны от солнца,
а вовсе не талые дни;
это просто любовь
заблудилась средь прожитых улиц,
или может быть просто
ее заманили огни…

Этим рамам давно
полагается спать, как утилю,
эти стекла уже
пропотели насквозь от дождей;
на багетах оконных –
автографы красок и пыли,
а за стеклами -- время,
в котором не ждут новостей…

* * *

Вечер кисти оставил брошено
на мольберте заката зимнего,
белошвейка забыла прошиво
на иголках… и город -- в инее,
а по небу -- фламинго в розовом
в полынье синевы тропической…

Старики говорят -- к морозам, мол,
здесь гуляет он систематически.