Преддверье зимы

Хлябь. Новогрудок. Преддверье зимы.
Деревья да нивы ждут тёплых снегов.
О, одинокость отельной тюрьмы!
Такая печаль веков!

Напастью крестовой, пройдя рубеж,
Зима подползает под самый вал.
На склонах чугунный багрянец веж
До сердца промёрзшим бывал.

Кажется колотым ветер из ям.
Чертополох стекленеет на дне.
Как же им, чёртовым этим князьям,
Холодно в западне!

Углями веж умирал хоровод.
Жар мой последний горел, неживой.
Кони сбивали с замёрзших вод
Кочки с жёлтой травой.

И мчался к воротам ночной гонец.
Кричал – крестоносцев несметная рать,
От стужи чужой и стужи сердец
Любимым краям умирать.

Гостиница. Ночь. Город здесь опустел.
Пять ли столетий башни не видят огни.
И листьями ветер в окна влетел –
Мёрзлыми – слышишь, звенит.

Тревожной дремоты порвётся нить,
Припомнил –
будто удар в окоём,
Что в недрах забытая Свитязь мнит
В дубовом гробу своём.

(Владимир Короткевич)

Наваградак. Золь. Прысенне зімы.
Рунь і дрэвы мараць аб цёплых снягах.
О, якая самота гатэльнай турмы!
Векавая якая туга!
Крыжацкай навалай з паўночных меж
Падпаўзае пад стромы зіма,
На схілах чыгунная чырвань веж
Прамерзла да сэрца амаль.
Вецер з цемры польнай, бы ўдар ляза,
Бадзякі зіхацяць, як шкло...
Як жа ім халодна, чарцячым князям,
У іхніх загонах было!
Паміраў жарынкамі веж карагод...
Мой апошні агеньчык жаўрэў нежывы,
І коні калматыя білі лёд
Да замерзлай жоўтай травы.
І скакаў да брамы начны ганец,
І крычаў, што безліч крыжацкіх зграй,
Што ад сцюжы чужынскай і сцюжы сардэц
Памірае ўлюбёны край.
Ноч... Гасцільня... Горад даўно апусцеў.
У вежах пяць стагоддзяў, як згаслі агні,
І вецер у вокны лісце мяце,
Прамерзлае — аж звініць.
Уначы ірвецца дрымоты ніць...
Як удар.
Бо прыпомніў у сне,
Што Свіцязь, у нетрах забытая, сніць
У дубовай сваёй труне.