ИДОВСКИЕ АЛЛЕИ

Глава шестая. ИДОВСКИЕ АЛЛЕИ

Бескровная война. Слова становятся разведкой, паузы — ничейной землёй. Осень плачет громче ребёнка, а в опустевшем доме остаётся только вырывать любовь из души, как страницы из книги.

БЕСКРОВНАЯ ВОЙНА

Война началась в тот момент, когда они перестали слышать тишину между словами. Не громкая, с выстрелами и окопами, а та, что тише шепота — где каждый взгляд становится разведкой, а пауза между фразами превращается в ничейную землю.

Он стоял у окна и смотрел, как осень плачет громче ребенка. Может, потому что у детей есть право на слёзы, а у взрослых — только на туман, разорванный в клочья, как пульс. Ночь действительно была изъедена страхом, но не тем, что заставляет кричать, а тем, что разъедает изнутри, как ржавчина жестяного Дровосека.

Он вырывал любовь из души, как страницу из книги. Получалось неровно — оставались клочья, чернильные пятна, обрывки фраз, которые невозможно собрать в целое. Хотел остыть Хиросимой, но получалось проще — просто пустым местом за столом, где когда-то ставили второй стакан.

Дом стал окопом. Он поднимался с колен, но не мог найти дорогу назад — в тот потерянный рай, где указатели ещё не стёрлись. Боялся, что однажды холод придёт не с улицы, а изнутри, и тогда в безликой толпе навсегда исчезнет её силуэт. Хотя, возможно, он уже исчез — просто память отказывалась в это верить.

Оставалось только черпать темноту из колодцев зрачков и идти по тёмным аллеям, собирая покрасневшие листья — те самые, что когда-то были зелёными.

ТЁМНЫЕ АЛЛЕИ

Ночь изъедена страхом, как ржой жестяной дровосек.
Словно пульс, белый саван тумана разорван и тонок,
И скрывает глаза за опухшими тучами век
Осень, ливнем всплакнувшая громче, чем малый ребенок.

Я от фальши в словах изнемог и хочу тишины.
Вырываю любовь из души, как из книги страницу,
И мечтаю ожить после нашей бескровной войны,
И остыть Хиросимой, собрав своё «Я» по крупицам.

Из окопа подняться с разбитых до крови колен
И не ждать, когда время затянет сомнений ожоги;
И в себе не плутать пилигримом в удушливой мгле;
И в потерянный рай отыскать указатель дороги.

Но, покинув свой дом, одиноко бреду не туда,
И мерилом не тем на лету всё вокруг измеряю.
И боюсь, что однажды нагрянут в наш край холода,
И в безликой толпе силуэт твой навек потеряю.

От меня до тебя — бесконечность из тысяч звонков,
Из отчаянных «SOS», что уставшее сердце отбило.
Мне бы лишь зачерпнуть темноту из колодцев зрачков,
Повторившись с тобой из того, что исчезло, но было.

И отправиться вновь в незаконченный ранее путь —
Собирать покрасневшие листья по «Тёмным аллеям».
Написать «никогда», но влюбиться опять… И рискнуть,
И поставить ва-банк, от предчувствия встречи хмелея.

Мы проводим на алый закат улетающий клин
И простимся с остывшей звездой эмигрантского лета.
Не найдём для разлук и печалей весомых причин
И, поверив в судьбу и надежду, дождёмся рассвета.

P.S. Из парка

Эти строки нашли в старой беседке в парке Горького. Кто-то аккуратно положил исписанный лист между страницами бунинских «Тёмных аллей», оставленных на скамейке.

Книга была мокрой от дождя, чернила расплылись в причудливые узоры, словно сама осень пыталась дописать то, что не договорил автор.

Я не стал искать хозяина книги. Возможно, это был тот самый пилигрим, заблудившийся в удушливой мгле. Или просто человек, который поставил ва-банк и проиграл.

Для памяти

Осенние парки пахнут влажной листвой и несбывшимися надеждами. Иногда кажется, что каждый опавший лист — это чья-то невысказанная фраза.

— Хотя, возможно, это просто пахнет грибами и сырой землёй. Но кто знает наверняка?

А.Л.
25.09.2021 – 01.10.2024

Комментарий автора:
Осенний парк и «бескровная война» — возможно, один из самых психологически точных текстов цикла. Диалог с Буниным здесь не случаен: традиции русской психологической прозы становятся важным ориентиром.