БЕЗОТВЕТНЫЙ ЗВОНОК...

Глава четвертая. БЕЗОТВЕТНЫЙ ЗВОНОК...

Тишина после гудков. Коллектор памяти требует вернуть то, чего больше нет. Долговые расписки прошлого — совместные билеты, засушенные цветы, несбывшиеся планы — превращаются в обвинительный акт.

ПОСЛЕДНИЙ ЗВОНОК

Апрель пришёл не с капелью, а с тихим отчаянием. Тот особый звук пустоты, что слышится сквозь апрельский дождь, когда капли отсчитывают секунды между гудками в трубке. Тонкий лёд на лужах не трещал под ногами — он впитывал шаги, как промокашка впитывает чернила неотправленного письма.

Он набирал номер, уже зная, что трубку не поднимут. Пальцы помнили эту последовательность цифр мышечной памятью, лучше, чем собственное отражение в зеркале. Каждая клавиша отзывалась глухим щелчком — отсчёт последних сантиметров до дна.

В прихожей, на подзеркальнике, лежали долговые расписки прошлого. Не денежные — те, что пострашнее: совместные билеты в кино на несостоявшийся сеанс, засушенный цветок, схема метро с отмеченной станцией «Октябрьская». Коллектор из памяти звонил ежедневно, требуя вернуть то, чего уже не существовало. Иногда этим коллектором был он сам — просыпался среди ночи и начинал мысленный допрос: а что, если бы тогда, в тот вечер у лифта...

Всё вокруг превратилось в сплошное междустрочье. Фразы, которые они не договорили, висели в воздухе, как гирлянды из осколков. Он пытался читать их, как когда-то читал её мысли по изгибу губ, по движению ресниц — но шифр был утерян вместе с последним «прощай», сказанным не вслух, а спиной, уходящей в мартовскую слякоть.

Он закрывался в ванной, прижимал ладонь к холодному кафелю и смотрел, как капли воды оставляют следы на стекле. Они стекали вниз, повторяя маршрут его собственных слёз — тех, что так и не были пролиты, а остались где-то внутри, тяжёлым осадком на дне души. Курок был взведён — не буквально, конечно. Просто в какой-то момент стало ясно: тишина после звонка гуще и беспросветнее, чем любая тьма.

Оставалось только положить трубку и слушать, как в тишине уплывает куда-то последний пароход, оставляя за собой полосу неразбавленной безысходности. Не было в этом ни театральности, ни пафоса — только простая, почти бытовая пустота, в которой тонули последние надежды.

ВРЕМЯ ОТЗВОНЕННОЕ

Отступает зима... На толкучке распродан весь снег,
И апрель тонкий лёд не пытает на прочность и целость.
И, превратно толкуя сплошных недомолвок подтекст,
Набираю твой номер — ругая проклятую смелость.

И вдогонку звонку рассыпаюсь осколками фраз,
И с химерой быть нужным прощаюсь в конце многоточья...
И, не видя себя в глубине твоих пристальных глаз,
Не могу прочитать засекреченный код междустрочья.

Жизнь прошла — и стучится коллектором прошлое в дверь;
Не удастся сбежать — превратилось в тюрьму бессезонье.
Кровоточат стигматы на тощих запястьях потерь,
И душевные раны зажать невозможно ладонью.

Остаётся немного — взвести до упора курок,
Без печальных речей, и надрывов, и нервных истерик...
И закрыться — да так, чтоб никто достучаться не мог,
И себе приговор не отмерянной мерой отмерить.

Бесконечность конечна — и стойкость имеет предел,
И дорогу к Голгофе осилит не всякий идущий...
Не споткнётся не каждый, узнав, что он взят на прицел,
И спасительный шанс всё исправить — досадно упущен.

На часах поцелуем Иуды две стрелки сошлись,
И на храмовый сбор три полшекеля выдал меняла*.
Наш недолгий роман — это кадром застывшая жизнь,
Согревавшая наши сердца под одним одеялом...

Нескончаемый ливень стучит в окончании строк,
Я тону... В трюме течь, а все шлюпки пришли в непригодность.
Безответным остался полночный, надрывный звонок,
И на гроте свой флаг приспустил адмирал «Безысходность»...

*По обычаю перед дневной молитвой Минха (в канун праздника Пурим) в храмах дают 3 монетки достоинством в половину шекеля (прим. автора)

P.S. Из телефонной будки

Этот текст родился в телефонной будке на Курском вокзале. Той самой, из которой когда-то звонили междугородние, прижимая трубку плечом к уху и крича в хрипящий динамик: «Я тебя слышу!»

Теперь будка стояла с разбитым стеклом, а вместо телефонного аппарата внутри лежала смятая тетрадная страница. Кто-то аккуратно вырвал её и оставил, будто зная, что здесь её найдут.

На обороте — три монетки, прижатые камешком. Не полшекеля, конечно. Простые русские рубли, отполированные временем до блеска.

Я не стал их брать. Некоторые долги лучше не трогать. Как и некоторые номера — не набирать.

Для памяти

Телефонная будка пахла мокрым металлом и старыми разговорами. Таким запахом пахнет прощание, которое длится дольше, чем встреча.

— Хотя, возможно, это просто пахла ржавчина. Кто их разберёт, эти запахи…

А.Л.
13.04.21 – 18.04.2024

Комментарий автора:
Апрельское отчаяние и телефонная будка с разбитым стеклом. Этот диптих продолжает тему коммуникативных провалов, но добавляет к ней важный элемент — «коллектора памяти», требующего вернуть то, чего уже не существует.